Николай Сличенко.

Николай Сличенко!
Несколько раз в последнее время показывали на телевиденье музыкальную комедию «Свадьба в Малиновке». Он играет в нем одну из главных ролей. А я помню его из детства больше не по этому фильму. Помню его голос по огромной пластинке, на которую были записаны только его песни. Как цыганские, так и русские.
Николай Сличенко талантливый человек, талантливый певец, мне нравятся его песни, но не более того. Я не его поклонник сейчас, а тем более тогда, в детстве. Дело в другом.
Лето. Я перехожу во второй класс. Каникулы. Как обычно их я провожу в деревне, у бабушки. Бабушкин дом. Через небольшую лужайку дом ее сестры. Бабушкина сестра живет с младшим сыном. Семейная жизнь, у дяди Шуры, все его называли именно так, не задалась. Жена прожила с ним три года, затем развелась, забрала сына двух лет и уехала. Годы идут, дядя Шура, вроде, как и не собирается заводить другую семью. Работает в совхозе сварщиком, профессия для деревни калымная, частенько с работы он приходит под градусами, на этом не успокаивается, продолжает дома, начатое на работе. Его мать, старушка шустрая, в этой деревне живут еще ее три женатых сына, и две родные сестры. После разборок со скотиной и птицей домашней, она любит побегать по деревни, почаевничать с ровесницами, поговорить с сыновьями и снохами, попроведывать внуков, да и просто перекинуться словами с односельчанами, поделиться слухами.
Дядя Шура в доме один. Я на крыльце бабушкиного дома, чего–то мастерю. Открывается окно в доме напротив. Дядя Шура в окне. Уже в приличном подпитии.
— Генка!
Это он мне. Он хороший мужик. Я его уважаю. Беззлобный, добрый. Я расту без отца, и часть мужского общения я получаю от него. Он не жадный, у него есть велосипед, велосипеды есть и у всех моих друзей, а у меня, его нет. Дядя Шура сам пешком ходит на работу, мог бы ездить и на велосипеде, но его он оставляет мне, что бы я не бегал за своими друзьями по деревне на своих двоих. Он помогает строить мне скворечники, иногда даже заступается за меня перед моим дядей, который живет с моей бабушкой, и частенько проводит со мною воспитательную работу. Скажу честно, воспитание словесное, это самое малое, что я заслуживал в те времена.
— Генка!
Я давно готов, срываюсь с крыльца, бегу к его окну. Прыг-скок, я на окне, второй прыг-скок, я в его комнате.
Дом пятистенок. Кухня там, за капитальной стеной. Здесь печка — голландка, две перегородки, за которыми кровать дяди Шуры и его матери. В комнате посреди стол, по стенам комод, диван, маленькая этажерка, на ней радиола. «Рекорд».
На столе бутылка, лафитник, нехитрая деревенская закуска.
Дядя Шура наливает лафитник, выпивает, морщится так, будто бы вместо самогона ему налили аккумуляторной кислоты. Заедает. Смотрит на меня.
— Ну, чего стоишь? Давай!? Заводи?!
Я иду к радиоле, поднимаю крышку, включаю, достаю конверт с диском – гигантом. На обложке жгучий брюнет с гитарою в руке.
— Какую ставить?
— Давай нашу!
Наша, это «Ах, ручеечек, ручеек…». Я завожу песню. Аккорды только под пляс. Дядя Шура вопросительно смотрит на меня. Я не спеша, словно профессиональный танцор, начинаю свой танец. Какой там танец. Моим па нет названия, и вряд ли они применялись когда-нибудь кем-то из танцоров. Так, подергивания, и кривляния. Но дяде Шуре нравится.
— Эх! Е-мое!
Он вскакивает со стула и мы, стараясь переплясать, друг друга, колотим пятками по дощатому полу. Песня короткая, заканчивается, а мы только разошлись.
— Давай по новой!
Я завожу еще раз. На этот раз наплясались. Мой напарник тяжело садится на старенький диван, одышка и самогон мешает нормально создать фразу.
— Ты… это… давай… мою… заводи…
«Ты жива ль еще моя, старушка? Жив и я, привет, тебе привет!»
К началу второго куплета глаза дяди Шуры набухают. Сначала вылезает одна слеза, за нее следом ползут другие. Песня заканчивается, а слезы все еще текут. Он машет мне рукой. Слов нет. Но я его понимаю. Завожу следом цыганский романс, я не помню его, не помню даже слова, может, он был и на языке цыган. Но минорность мелодии вызывает новый поток слез дяди Шуры. Заканчивается и романс. Для перемены настроения, я выхватываю из стопки пластинку Ивана Суржикова, и ставлю «Ох, лапти, да лапти, да лапти мои…». Это песня моему старшему товарищу не нравится. Но он под настроением предыдущих песен, не обращает внимание на мою уловку, а она удается, настроение его меняется. Он встает, машет мне рукою.
«Ах ручеечек, ручеек! Ах брал я воду на чаек!»
И в пляс.
«Ах, речка помутилася! Ах, с милой разлучился я!»
И опять два раза подряд.
Потом диван. Пока он приходит в себя после дикой пляски, я ставлю чего-то там про пожарника.
«А на встречу мне жена, обгорелый сатана!»
Взмах руки.
Стихи Есенина, под голос Сличенко. Да, я его теперь понимаю. Дядя Шура укладывается на диване на бок. Потихоньку засыпает, но слезы из его глаз текут, даже во сне. Я не ухожу. Я понимаю, надо еще и вдогонку цыганский романс завести, иначе проснется. Заканчивается вторая песня. Я потихоньку выключаю радиолу, снимаю пластинку, убираю ее в конверт, закрываю крышку.
Прыг-скок, я на лужайке. На тропинке, ведущей к дому, появляется мать дяди Шуры. Придя, домой, она пустит слезу без цыганского романса в исполнении великого цыганского Орфея, Николая Сличенко. Снимет с сына обувь. Принесет с его кровати подушку и одеяло. Бережно укроет его, и аккуратно подсунет под его голову подушку.

Поговори хоть ты со мной, подруга семиструнная!
Вся душа полна тобой, а ночь такая лунная!

Эх раз, еще раз, еще много, много раз!
Эх раз, еще раз, еще много, много раз!

Две гитары, за стеной, жалобно заныли
С детства памятный напев старый друг мой ты ли?

Ах, ручеёчек ручеёк
Ай, брал я воду ль на чаёк
Ромалэ лэли дэ, чавалэ-лэ

Ай, вода замутилася
Ай, с милой разлучился я
Ромалэ лэли дэ, чавалэ-лэ

Э-эй дай дарай дай да
Э-эй дай дарай дай да
Ромалэ лэли дэ, чавалэ-лэ

Ай, кара дёва йовка бэ
Ай, завича ма мэрки бэ лачеги
Я йоу коли бэ

Ай, чаюриш ту чайори
Совнакуны черкэнори
Ромалэ лэли дэ, чавалэ-лэ

Э-эй дай дарай дай да
Э-эй дай дарай дай да
Ромалэ лэ ин дэ, чавалэ-лэ

Ах, ручеёчек ручеёк
Ай, брал я воду ль на чаёк
Ромалэ лэли дэ, чавалэ-лэ

Ай, вода замутилася
Ай, с милой разлучился я
Ромалэ лэли дэ, чавалэ-лэ

Не по теме, а бог с ней.
Ничего не соображаю в СЕО. Оттого и не веду сео блог, довольствуюсь тем, что немного получается. По крайней мере, получается для себя.