У Силиня в Риге жили брат и сестра, он неоднократно ездил в город и однажды привез советскую самозарядную винтовку, только без патронов, словно как в притче, там где говорится про еврейское счастье.
Мы пробовали искать людей, готовых бороться, но массовые аресты, обыски и пытки сильно затрудняли наши поиски, люди не хотели открывать себя, терпели, стиснув зубы. Даже Фрицис Аустер, который помог нам вырыть землянку, не всегда жил в «Прамниеках», у него были еще и другие убежища, — он считал, что если засиживаться на одном месте, вернее провалишься. Мне пришлось перебраться в бункер недалеко от берега Абавы. Там я жил и зиму, и лето. Гитлеровцы приказали сдать радиоаппараты. В «Прамниеках» такой .роскоши вовек не бывало, да и вообще узнать что-нибудь из московских известий становилось все трудней.
Когда гитлеровцы объявили мобилизацию, в лесу народу прибавилось, но люди главным образом хотели спастись, скрывались от армии и фронта. Мы тем не менее с Алексом Силинем начали кое-что делать — беседовать то с одним, то с другим. Потом опять пришлось смываться.
Михаил Стрельников умолк, жадно закурил, плюнув в прорубь.
Молчание затянулось, и Мачинь спросил:
— Сколько же вы пробыли в бункере, он не дурак случайно?
— До четырнадцатого апреля сорок четвертого года, — отвечал Стрельников, продолжая затягиваться и плевать в ту же прорубь.
«Почти три года! — уже готово было вырваться у Мачиня, но он сдержался. — Пусть сам расскажет. Может, и правда без оружия и связей человек ничего не мог сделать, разве что спасти собственную жизнь»!
Вслух он поинтересовался:
— А что же произошло четырнадцатого апреля? Стрельников придавил окурок каблуком и продолжал рассказ:
— Как я уже говорил, в лесу было полно беглых из легиона и других немецких соединений.
