Мужик сел на бетонный бордюр тротуара, и заплакал. Мимо проходили люди, кто-то оглядывался, кто-то замедлял ход, но никто не подошел к мужику, не предложил помощь, не спросил, в чем его беда, не поучаствовал в его горе. А то, как же, ведь если человек плачет с таким выражением лица, то плачет он не от счастья, а от горя. Зима еще не кончилась, вечер, температура не выше пяти градусов мороза, а он сидит на промороженном бетоне, и словно не замечает погоды.
А люди проходят мимо, каждый спешит по своим делам, у каждого свои заботы. Зачерствели наши сердца, покрылись инеем наши души. Индивидуализм давно коллективизму салазки загнул, и с каждым годом своя рубашка к телу все ближе и ближе.
Если честно, и мне не хотелось к нему подходить, сегодня делать добро словно и непорядочно, но я подошел, тронул его за плечо.
— Что случилось? Я могу вам чем-нибудь помочь?
Он поднял на меня красные глаза из-под припухших век, и дыхнул на меня старым перегаром.
— Можешь. Купи бутылку, а то я свою разбил.
И тут я увидел, что рядом с ним лежит разбитая бутылка водки. Я чертыхнулся про себя, пошел прочь. И припомнилась мне побасенка, которую недавно знакомый рассказывал, сын деревенского фельдшера.
В деревне его отец фельдшер, в фельдшерском пункте мужику зашивает бровь рассеченную м спрашивает того:
— Ну как ты, дружище, с велосипеда умудрился так упасть? Руки-то на что у тебя?!
— Да, если бы я на руки упал, то мужики за два разбитых пузыря водки меня бы вообще убили.
