Тем, кто читает мой этот блог, просьба эту статью не читать. Здесь нет ничего интересного, и нет ничего толкового. Это просто так, для пробы.
Городок, по улицам неслись повозки, брички, автомашины. Танков, орудий почти не было, их потеряли в боях… Он, артиллерист, как и многие, уходил пешком. Над городком повисли бомбардировщики. С грохотом рвались бомбы. Рядом, словно живая, вдруг поднялась в воздух крыша дома. Мгновение, и на землю полетели стропила, куски черепицы. И тут она…
—Ты жив, Григорий? Тебя не убили?
Он остановился, не понимая, а женщина бросилась к нему, сверкая белками глаз, и тут же в испуге отскочила назад:
—Бежишь? Меня бросаешь?
Что мог он ответить этой чужой женщине? Ведь отступал не только он сам, отступали полки, дивизии,— отступала вся армия… А женщина, отчаянно потрясая кулаками над головой, продолжала кричать на всю улицу:
—Бросаешь старую мать?! Утекаешь?!
Потом люди рассказывали: у нее погиб сын и она сошла с ума.
Никогда не забыть ее лейтенанту Головене…
…Впереди, на тропе, показался человек: сидит на камне и курит. Увидел подходивших, встал. С виду — солдат-фронтовик.
—Здорово, браты! — обрадованно произнес он.
А рассмотрев офицера на носилках, тише добавил:
—Здравия желаю, товарищ начальник!
Полное лицо солдата, с расплюснутым носом, казалось спокойным, хотя вид у него был жалкий. Из одного сапога выглядывала портянка, другой обмотан проволокой. Коленки выцветших брюк заштопаны суровой ниткой. Выше локтя, сквозь прорванный рукав гимнастерки, выглядывает бинт с запекшейся на нем кровью.
—На перевал? — спросил Головеня.
—Так точно! На прикрытии был, товарищ начальник. Держались до последнего. Пулемет просто красный стал, а фашисты все прут и прут. Целую кучу навалили мы их!.. И вдруг, понимаешь, заело. Сюды, туды — хоть ты плачь! Оглянулся я, а рядом братки мертвые лежат… Вскакиваю, и гранату — под станину: не оставлять же врагу. Как сам уцелел, понятия не имею. После на тропу вышел — никого. Думаю, подожду, кто-нибудь подойдет: не легко одному, да и опасно…
—Одному, точно, нехорошо. Примыкай к нашему полку,— сказал лейтенант.
—Я так и думал, товарищ начальник! — обрадовался солдат.— Кто-нибудь да возьмет в попутчики: свои, советские, не дадут человеку в горах пропасть.
Он вынул из кармана деревянный портсигар:
—Может, закурите, товарищ начальник? Трофейные. Хорошо, хоть такие остались. Без курева совсем плохо… Сказывают, в этих сигаретках не табак, а морская трава. Но ничего, курить можно. Конечно, против наших — ерунда, особенно против махорки, что до войны бойцам выдавали. Помните гродненскую? Ух, и махорка была! Потянешь — слезу выдавливала!
—Говорите, и до войны служили?
—Так точно, в кадровой!
Донцов тоже взял немецкую сигарету, повертел перед глазами и отдал назад:
—Спасибо, не курю. Просто так, любопытно.
—Значит, в Сухуми, товарищ начальник? — не умолкал солдат.— Дело! Вчетвером мы туда за милую душу доберемся!
И покосившись на носилки, с сожалением добавила:
-Всем привет!
