Партийная работа.

Но плохо говорил Воронов про Андреева.— Горд, как Вельзевул, но соображает, как Эдисон. Это верно!
И видел Володя, что отец его, суровый и властный даже в семье, даже с домашними, порой выносит действительно как будто бы несколько надменное обращение Андреева, внимательно выслушивает его объяснения, пересыпаемые названиями химических реактивов и специальными терминами, видел, что этому молодому рабочему разрешается называть хозяина по имени-отчеству,— право, которого не имели даже самые старшие рабочие. И не понимал Володя их странных отношений.
А потом Андреев исчез. Не поладил с ним сильно отец; из-за чего, Мартынов не знал, но отец несколько дней был злой, ругал всех служащих «последними словами», как деликатно говорил кучер. В хибарке поселили кого-то другого… Мартынов вырос, стал увлекаться философией, историей культуры… Потом пришла любовь… Потом революция и партийная работа. Андреев совсем забылся. Теперь он сидит здесь, живой, набивает трубку, говорит медленно и с расстановкой:
— А ведь я, товарищ Мартынов, слышал, что вы в партии состоите. Ехал сюда — так заранее решил: приеду и вышибу из партии буржуйского сынка. Думал, что примазались. Приехал, справки навел о вас, где и как вы работаете, но все говорят: хороший и честный коммунист. Так что ж, думаю, значит, работает…
От похвалы Мартынов густо покраснел.
— Я со своими с начала революции разошелся. Всякую связь порвал. С отцом не поладил. Деспот он… Слово сказать против нельзя.
— Да, уж словом его не проймешь, кремень был человек, и жалости к людям никакой. А нашему брату, рабочему, до чего от него туго приходилось!
— Но лично к вам он как будто бы хорошо относился? — спросил Мартынов.
Андреев улыбнулся:
— Конечно, хорошо, дорогими папиросами даже угощал. Вы простите, товарищ Мартынов, но жулик он был, ваш папаша, очень ловкий жулик… Помните, меня «Химиком» в слободке звали? Я ведь нашел очень выгодный способ кожу дубить.